Максим Шевченко: Претензия к правительству не в том, что оно что-то не так делает. А в том, что оно ничего не объясняет

Максим Шевченко во время командировки в Донецк

Фото: Виктор ГУСЕЙНОВ

Алфимов:

- Максим Шевченко в нашей студии, журналист, и я, Валентин Алфимов, говорим на главные темы дня. У меня сложилось впечатление, что у нас в стране одни язычники живут, потому что масленицу праздновать будем. А пост никто не соблюдает.

Шевченко:

- Нет, ну почему – никто? Вот вы, допустим, пост соблюдаете?

Алфимов:

- Я – да.

Шевченко:

- И я соблюдаю пост. Значит уже двое. Там где двое или трое соберутся во имя Мое, там Я среди них. Соблюдайте пост. Никого не надо заставлять. Масленица – это не языческий праздник, это заговение. Вы сами знаете, это Мясопустная неделя. Вот сейчас Сыропустная неделя. Масленица – это русское название такое. Когда последний раз можно масло попробовать. Потом Прощеное воскресенье. Попросите прощение. Даже если вы не особо верующий человек, это так приятно – проснуться в это воскресенье, подойти к своим близким, к жене или к мужу, к детям, сказать: простите, если я в чем-то вас обидел. Каким-то знакомым позвонить. Не делать из этого какое-то шоу…

Алфимов:

- Кстати, многие так и делают.

Шевченко:

- Это их проблемы. Я не лезу в другую душу. И мы не должны это делать. Мне кажется, христианство – это такая свобода, страшная свобода. Ведь Христос сказал: «Иго Мое легко», но это иго все-таки. Это свобода. Нет ничего страшнее свободы. Когда людей заставляют в некое чучхе – ходить строем, молиться по разнарядке или славить партию и правительство, им гораздо проще живется. Когда они перекладывают ответственность на какого-то политработника или на какого-нибудь попа. А когда ты сам отвечаешь за себя, за свою душу, когда ты сам живешь и умираешь, сам имеешь отношения с Богом, перед тобой пост, и ты сам про себя, не потому, что тебе какой-нибудь священник будет гундосить в церкви: вот, ты ел мясо, ты ел мясо, ты ел мясо. А сам определяешь для себя – ел, не ел, грешил, не грешил. Ты же все знаешь. Мы же все знаем. Свобода – это знание. Никуда от свободы не бежать. Это самая страшная вещь на земле для человека, которая является свободой. Потому что внутренний некий этическим императив, ведь мы же все про себя знаем на самом деле, кто мы такие. И каждое наше действие, каждый наш помысел мы тоже знаем. Правильный он или не правильный, хороший он или не хороший. Будет масленица – отпразднуйте как следует. Селедка, икра, блины, масло. Белорусское очень хорошее сейчас масло есть сливочное.

Алфимов:

- С языка сняли. По поводу белорусского. Мы очень глубоко ушли в экономику.

Шевченко:

- Мы не очень в ней разбираемся, согласимся. Потому что на самом деле, ругать всех, конечно, вот тут мне пишут радиослушатели…

Алфимов:

- А удобно, это же просто.

Шевченко:

- Пишут, что сокращают рабочие места. Да, по Москве видно: дворников сократили – это очевидно. Центр Москвы убирался лучше еще не так давно, до кризиса. Сейчас целыми днями не убираются улицы, целыми днями не убираются дворы. Я живу в центре, в районе Арбата. Могу сказать, что просто какой-то кошмар. Снегопад прошел. Чтобы на второй, на третий день были не убранные горы снега, я такого не припоминаю. Я считаю, что надо сокращать количество начальников. И увеличивать количество людей, которые работают своими руками и держат город в порядке. Московские улицы вообще находятся в жутком состоянии. По Кутузовскому проспекту едешь – там дыры просто в районе арки, посвященной победе над Наполеоном. Дыры просто в асфальте. Это главная трасса города.

Алфимов:

- Это не только в Москве. И вы это знаете не хуже меня.

Шевченко:

- Слушайте, я москвич, меня интересует мой город. Конечно, есть города в России, в которых просто, как говорится, волосы дыбом становятся, когда там бываешь. Саратов, например. Удивительный город. «Парней так много холостых…» Парни, очевидно, так сильно топчут в погоне за сормовскими девчонками, что там тоже вытаптывают асфальт. Такое ощущение, что там танки пляшут. Но это, оказывается, парней холостых просто много гуляет толпами. А я москвич, меня интересует Москва. Я считаю, московские улицы и трассы находятся в безобразном, чудовищном состоянии. Причем я знаю точно, что в Москве собираются миллиарды долларов дохода, миллиардные налоги. Как они расходуются? Куда они расходуются? Покажите нам это все. Вот в этом смысле я соглашусь с радиослушателями. Мы хотим, чтобы отчетность о том, как расходуются собираемые деньги, перед народом была открыта. Правительство России, правительство ли Москвы, не просто там какие-то чиновники в «Бриони» выйдут и высокопарно, как говорится, нам чего-то через губу объяснят с трибуны Государственной Думы. Публикуйте полностью все отчеты о социальных или иных расходах правительства, разного уровня. Открытые расходы. Почему принимается решение о той или иной стройке. Почему в Москве принято решение об этих тротуарах пресловутых. Как, что? Мотивы этих решений. Почему правительство принимает решение о том, что мы сейчас больше вкладываемся в финансовый рынок, а не в промышленное производство? Может, это правильно. Пусть научатся объяснять нам. Наша претензия в основном – не то, что они делают что-то…

Алфимов:

- А что ничего не говорят.

Шевченко:

- Конечно. Мы постфактум, потом нам говорят: вот у нас такая политика. Потому что эти высокомерные баре и господа, которые возомнили себя неизвестно кем, но у нас нет господ. У нас социальное государство, по конституции, которое не предполагает господ, как класс. Мы не живем в Российской империи, слава богу, что мы там не живем. Это была жуткая страна, жизнь которой кончилась кровавой революцией. Мы строим, в принципе, нормальную, вменяемую, современную, демократическую страну. Поэтому пусть наши начальники научатся, как это делает президент, между прочим, разговаривать с народом. Ведь он же часами может сидеть, Путин, разговаривать по пять-шесть часов, отвечая на вопросы журналистов. И это вопросы не подготовленные заранее. Мы с вами знаем прекрасно. Наверное, какая-то там есть доля, такие журналисты пула, наверное, заранее подготовили какие-то стратегические, которые потом будут в Вашингтоне по буквам разбирать. Но основная масса кто хочет – спрашивают. Мы видели это все. Мои ребята там тоже были на этой пресс-конференции, ваши журналисты каждый раз бывают. Остальные чиновники просто молчат. И такие важные ходят физиономии. Все такие Иван Иванычи, с отлаженными ногтями, дай бог их ногтям, конечно, там еще больше полировки, а их семьям еще большего достатка. Я никогда не завидую никаким людям. Но пусть они научатся нам рассказывать, почему что происходит. Это важно. Вот я считаю, что это далеко не самый отработанный ресурс – с народом разговаривать в нашей стране.

Алфимов:

- Раз уж мы заговорили опять о деньгах, чиновничьих, городских, о деньгах властей. Кабинет министров вносит ограничения на зарплаты руководителей, их замов и главных бухгалтеров. Хотят сделать…

Шевченко:

- Руководителей государственных каких-то, муниципальных предприятий? Или каких? Или вообще, у руководителя «Комсомольской правды» тоже будет ограничение на зарплату?

Алфимов:

- Государственных – это федеральные государственные учреждения и государственные унитарные учреждения.

Шевченко:

- Это популистская такая мера. Конечно, ограничения нужны. Мне кажется, эти зарплаты и так регулируются какими-то нормативными актами. Я просто в этом не очень разбираюсь. Приятно, конечно, начальников в чем-то ограничить. Я не думаю, правда, что они живут на зарплату. Как правило, у нас такая система в России, что любой мало-мальский начальник сразу становится лоббистом. Сам-то он живет на зарплату. И в декларации указывает, что у него годовой доход миллион рублей, например.

Алфимов:

- А зарплату с карточки не снимает.

Шевченко:

- Нет, может, и снимает. А члены семьи и близкие, они, конечно, пользуются его статусом с целью лоббистского бизнеса. Это не хорошо и не плохо. Просто по-другому эта машина под названием «Российская Федерация» ездить не умеет.

Алфимов:

- Предлагается эту норму распространить на руководителей, их заместителей, главных бухгалтеров государственных внебюджетных фондов, территориальных фондов обязательного медицинского страхования, государственных и муниципальных учреждений…

Шевченко:

- Распространяйте. Мы – за. Всякое ужучивание начальника народом всегда воспринимается на ура. Даже если оно бессмысленное и абстрактное. Сама мысль о том, что начальника в чем-то ограничивают, как-то приподнимает в людях бодрость. Потому что мы все помним песню Александра Галича, там были великие строчки: «А начальник умным не может быть, потому что не может быть».

Алфимов:

- Сегодня пришла «замечательная» новость о том, что в Болгарии на празднование Дня освобождения от османского ига пригласили Эрдогана, но не пригласили Путина.

Шевченко:

- Болгары уже восемь раз это опровергли.

Алфимов:

- Новость такая появилась в болгарской прессе. Разжигают?

Шевченко:

- Я не уверен, что это правда. Может, они раскаялись? Под турками-то им неплохо жилось на самом деле. Будем откровенны. Лучше, чем без турок. Без турок ими стали править какие-то немецкие князья, без турок они воевали с сербами, непрерывно воюют. Вообще, как только исчезла так называемое османское иго, то есть, как только Болгария перестала быть частью Османской империи, в которой на самом деле все люди имели равные права, одинаковые, в которой, как вспоминал великий русский философ Константин Леонтьев, который был консулом в Смирне и прекрасно знал, главной угрозой этой империи были националистические мысли балканских славян.

Алфимов:

- Мы говорили про Болгарию.

Шевченко:

- Вот у Леонтьева есть такая фраза. Она венчает его большой труд «Византизм и славянство», смысл такой: избави нас Бог от националистических устремления балканских славян. Ибо они смертельно опасны великоросским началом нашей жизни. Османская империя была никаким не государством непрерывного террора по отношению к славянам и христианам. Это полная чушь, конечно. Единственное, в Османской империи особняком стояла Греция, которая сражалась за свою свободу. Потому что греки ну никак не инкорпорировались туда. Балканские славяне, между прочим, напомню, участвовали в штурме Константинополя, будучи христианами, в армии султана. И очень даже спокойненько перешли под турок, поскольку турки были их союзниками против Византии. Византия же была главным врагом болгар. Был такой император византийский Василий Болгаробойца. Ему дали такое название, потому что, подавляя восстания православных же болгар, он выколол, выжег глаза примерно десяткам тысяч болгарских мужчин. И считался таким истребителем. А турки по сравнению с византийцами в отношении болгар ничего плохого такого особо не делали. Ну подавили пару восстаний. Но как потом болгары воевали с сербами, как болгары воевали с румынами в 12-13-м году, во время балканских войн, за Македонию, какая там лилась кровь, это особая тема. Я вообще считаю, что наше восприятие истории, в частности, истории Балкан, оно очень сильно мифологизировано. Какие-то братья, какие-то православные. На Балканах говорят, что «люди ненавидят друг друга, как сербы и болгары». Они правда друг друга терпеть не могут.

Алфимов:

- Это факт.

Шевченко:

- Знаете, люди нормально общаются. А вот когда становятся общие категории – болгары и сербы, тут уже говорят «живет как серб с болгарином». Они в войне за Македонию море крови пролили. Чтобы она в итоге стала независимой и самостоятельной. Потому что сербы считали, что это Сербия, македонцы – сербы, болгары считали, что македонцы – это болгары. Греки считали, что македонцы – это греки. И гречечская Македония населена греками. А сами македонцы полагали, что они македонцы, а никакие не болгары и не сербы. И поэтому сейчас, конечно, все, что угодно, может быть. Эта великодержавная напыщенность балканских славян на самом деле опасна великоросским началам. Великоросские начала – это прежде всего такой государственный интернационализм, когда закон у нас в Российской Федерации, в империи должен доминировать над этническим или религиозным происхождением гражданина. Вот не важно, во что ты веришь, какая у тебя кровь, какая у тебя национальность. Русский ты или аварец, или еврей, или якут. Вот главное, что ты имеешь в кармане паспорт Российской Федерации. И поэтому закон для тебя один и тот же. Принадлежишь ты к народу 110 миллионов человек численностью – к русскому, или к татарам – около 20 миллионов, либо к каким-нибудь айнам на севере Сахалина, дай бог здоровья айнам, их всего 500 человек на Земле, - не имеет значения. Более того, чем меньше твой народ, тем больше мы о нем должны заботиться. Я так считаю. Вот забота об айнах вымирающих должна быть максимальной в России.

Алфимов:

- И не только об айнах.

Шевченко:

- Не только. Вспоминая опять-таки Леонтьева, мы должны эту «цветущую сложность», какой является наша страна, не просто сохранять, но еще и развивать, преумножать. Это сокровище, которое нам досталось. Чего болгары нам этом фоне? Пусть они там со своей брынзой сами как-то уже проводят свое время. Хотя болгары – хороший народ. Я люблю Болгарию. Но все малые народы психопатичны, поверьте. Для них такой этноцентризм, который кое-кто пытается и русскому народу большому привить, - это часть их сознания. Я считаю, что вообще есть такая наука – этнопсихология. Разница в психологическом восприятии мира, исходя из этнических, культурных особенностей того или иного народа. Надо бы заняться у нас всерьез этнопсихологией, понимая, что не надо ждать любви от тех, кто любовь вам дать не может, кто сам требует от вас, чтобы вы постоянно говорили ему о том, какой он великий, какой он хороший, какой он страдалец в истории, как он был несчастен, как его страдания двести лет назад были самыми большими, по сравнению с которыми страдания всех остальных не имеют никакого значения.

Алфимов:

- Я больше страдал, а ты меньше…

Шевченко:

- Да, такой парад геноцидов.

Алфимов:

- Владимир Чуров не попал в новый состав Центральной избирательной комиссии. Три списка составили президент, Госдума и Совет Федерации. И ни в один из них он не попал. Как прокомментируете?

Шевченко:

- Кончилось время волшебников. Чуров же у нас волшебник, как известно. Все, время волшебников кончилось. Гарри Поттер вырос, и Владимир Чуров будет исполнять теперь другие поручения. Очевидно, волшебники теперь нужны на других фронтах.

Алфимов:

- То есть дадут ему какую-то другую должность, не менее весомую?

Шевченко:

- Вряд ли его посадят. Я думаю, надо ему благодарность объявить за его работу. Честно говоря, в тяжелейшей атмосфере диффамации, клеветы, оскорблений, которым подвергали этого достаточно глубокого человека, лично я его знаю, это человек с очень высоким уровнем культуры, образования, как только его ни оскорбляли. Это психологически тяжело. Я думаю, что надо отдохнуть. У него большая семья, по-моему. Достойный человек. С уважением к нему отношусь. Я вообще отношусь с уважением к людям, которые твердо выдерживают наезд на них. А как наезжали на Чурова – мало на кого наезжали. Он не сломался, твердо выдержал. Мужик. А мужик у меня всегда вызывает уважение, согласен я с его политическими взглядами или не согласен. Вот кто скажет, что Чуров – не мужик? Мужик, правда ведь.

Алфимов:

- Безусловно. Здесь не поспоришь.

Шевченко:

- Давайте относиться так по-пацански к этому вопросу.

Алфимов:

- Как по-пацански относиться к возможному главе ЦИК – Элле Памфиловой?

Шевченко:

- К Элле Александровне надо относиться не по-пацански, а по-джентльменски уже. Она женщина мало того что обаятельная, замечательная, умная, порядочная, эмоциональная, что даже иногда ей мешало, но эта искренность, наоборот, работала на ее имидж. И, безусловно, если Элла Александровна возглавит ЦИК, я думаю, это добавит общей прозрачности, прозрачной демократичности процедуре выборов. Поскольку Элла Памфилова вступалась и за политзаключенных, вступалась и не боялась идти на конфликт с властью. Я думаю, что это серьезный выбор, который подчеркивает, что российская политическая система хочет стать более открытой миру, чем она была. Последний марш памяти Немцова уже показал беспрецедентный уровень российской демократии, когда просто шла откровенная толпа жовто-блакитных активистов, «укропов», так как я за «вату» и за донецких «ватников», это мои братья донецкие, я там с ними был на войне, поэтому тех, кто там шел, я смело назову «укропами», тем более, что такая партия есть в Украине – УКРОП – «Украинский патриот». Пели украинские песни, выкрикивали бандеровские кричалки, одеты были в жовто-блакитные флаги. И никто их не трогал. Наоборот, полиция их еще защищала. Потому что, я думаю, немало защитников Новороссии нашлось бы, которые захотели бы им морды об асфальт начистить, всей этой толпе. Но этого не случилось. Поскольку полиция путинского страшного режима, против которой они так сильно выступают, защищала их от всех остальных. Вот интересно, в Киеве мог бы пройти марш памяти, допустим, Олеся Бузины, в котором шли бы люди с георгиевскими ленточками, с флагами ДНР и ЛНР, пели бы российские или донецкие песни сопротивления, и их бы никто не трогал? Уверен, это просто абсолютно невозможно.

Алфимов:

- Это очевидно.

Шевченко:

- Поэтому уровень беспрецедентной открытости, демократичности, который сейчас демонстрирует Москва, честно говоря, даже поражает воображение.

Алфимов:

- Еще одна тема – авария на шахте «Северная» под Воркутой. Александр Бастрыкин, глава Следственного комитета, взял расследование на шахте под личный контроль. Через две недели эту шахту затопят.

Шевченко:

- Личный контроль Бастрыкина, прямо скажем, не особенно впечатляет. Поскольку я знаю массу дел, где он их взял под личный контроль, и этот личный контроль ни к чему не привел. В частности, убийство журналиста в Дагестане. Личный контроль Бастрыкина, личный контроль таких высоких персон, что, казалось бы, ну все, микроб, если он виновен, не проскочит и будет наказан. Ан нет, вон и ныне там. Все дела такого рода принимаются, исходя из политической конъюнктуры. Шахта – ну взял он под личный контроль. Если ее затопят, чего там брать под личный контроль? Что брать в затопленной шахте под личный контроль Бастрыкина?

Алфимов:

- Расследование.

Шевченко:

- А расследование чего, если она будет затоплена? И поэтому мы никогда не узнаем, было ли там оборудование современное или не современное, работало ли оборудование, экономило ли руководство шахты на безопасности шахтеров, предприняло ли все, что надо, для того, чтобы спасти шахтеров. И просто ее затопят, потому что это опасно. Ну, а Бастрыкин на поверхности будет брать под личный контроль, очевидно, затопленную шахту.

Алфимов:

- Получается, очередной пиар-ход?

Шевченко:

- Я не знаю. А в чем личный контроль на поверхности затопленной шахты будет заключаться?

Алфимов:

- Я тоже затрудняюсь ответить на этот вопрос. Спасибо, Максим Леонардович.